Вечер. Кафе. Второй этаж.
Перед ней тетрадь - в руках карандаш.
На полу рюкзак, в чертах – полутон,
Она – фигура, а все вокруг – фон.
Подходишь к ней, садишься напротив,
Не реагирует – значит не против?
Мешаешь свой кофе и смотришь в окно,
Она что-то пишет, а ты ей – никто.
Ты чертишь круги на стекле запыленном,
Рисуешь ее, почти что влюблено,
Ее образ становится глубже и тоньше,
И чувствуешь, как ты знаешь все больше,
О чем она думает, что она пишет,
Тебе нравится слушать, как она дышит,
Но не видя тебя, она смотрит сквозь стены,
И ты хочешь кричать и резать вены,
На деле не в силах вымолвить слова,
Ты видишь, - она уйти готова.
И смотришь в тетрадь ее – очень уж хочется,
А там – как насмешка - «мое одиночество».
Перед ней тетрадь - в руках карандаш.
На полу рюкзак, в чертах – полутон,
Она – фигура, а все вокруг – фон.
Подходишь к ней, садишься напротив,
Не реагирует – значит не против?
Мешаешь свой кофе и смотришь в окно,
Она что-то пишет, а ты ей – никто.
Ты чертишь круги на стекле запыленном,
Рисуешь ее, почти что влюблено,
Ее образ становится глубже и тоньше,
И чувствуешь, как ты знаешь все больше,
О чем она думает, что она пишет,
Тебе нравится слушать, как она дышит,
Но не видя тебя, она смотрит сквозь стены,
И ты хочешь кричать и резать вены,
На деле не в силах вымолвить слова,
Ты видишь, - она уйти готова.
И смотришь в тетрадь ее – очень уж хочется,
А там – как насмешка - «мое одиночество».
Не моё!