Старые фото.

Серия фотографии сделанных во время проведения конкурсов летающих велосипедов. Франция. 1912 год.

Развалины здания газеты "Los-Angeles Times" после подрыва профсоюзными активистами. Лос-Анджелес. Штат Калифорния. США. 1 октября 1910 года.
Газета резко критиковала местные профсоюзы и рабочее движение в целом, обвиняя их в том, что они мешают развитию города и всеобщему благоденствию. Одним словом, отстаивала интересы местного крупного бизнеса и настраивала общество против профсоюзов.
Подрыв был личной инициативой нескольких профсоюзных радикалов. Они организовали подрыв газеты на ночь, когда в здании не будет людей, и не планировали столь масштабные разрушения, но как часто случается, вмешались непредвиденные обстоятельства. Во-первых, в этот день, работники остались в редакции на ночь, в связи с выпуском экстренного номера газеты, а во-вторых, оказалось что под зданием проходили газовые трубы, что вызвало детонацию и возгорание. В итоге, в результате взрыва и последующего пожара, погиб 21 человек.

"Второго августа я приехал в Ессентуки. Это первый раз, как я попал в курортное место. Толпы нарядной публики, гуляющей целый день в парке, производили на меня приятное впечатление. Приятно было смотреть на красивых дам, изящно одетых кавалеров, в то же время чувствовалось, что сам тоже хорошо одет, тоже джентльмен, тоже не из числа последних. Хотя всё же чувствовался какой-то холод, лёгкая скука оттого, что вся эта толпа — чуждая, чуждая, чувствуешь себя одиноким без знакомых. Отчего толпа консерваторских вечеринок, несмотря ни на что, всё же оставляет приятное, тёплое впечатление? Потому что там половина лиц знакомых, все свои, того знаешь, о том слыхал, тот-то тем-то знаменит и т.д.
Мы записались в экскурсию на Бештау. До горы мы ехали в экипажах. В нашем было трое: Варвара Николавна, консерваторка и я. (Консерваторка из нашей Консерватории, кажется, Сыропятова, одна из многочисленных пианисток). На маленькой передней скамеечке мне было сидеть ужасно неудобно. Я вертелся и туда, и сюда, и так, и сяк, и, наконец, понемногу устроился. Так мы ехали с полдороги. Затем пешком полезли на гору. В экскурсию записалось восемь человек. Мама в ней не участвовала. Я с консерваторкой первый очутился на вершине. Мы оживлённо разговорились, затем раза два ещё встречались в Кисловодске. Но, когда я начал иногда поддевать её и в Кисловодске опоздал играть в четыре руки, она нашла, что я недостаточно пропитан уважением к ней, она стала говорить о том, что бывает при дворе и принадлежит к высшим кругам общества. Мне это чванство не понравилось, и я дразнил её до белого каления. При расставании она была зла невероятно, я весело смеялся, хотя и у меня остался осадок от её невыдержанного чванства. Вернувшись в Ессентуки, мы с Варварой Николавной так бодро влетели в наш номер, что мама, ожидавшая нас совсем заморенными, пришла в удивление, а затем в ужас, видя, как мы загорели. Непременно надо умыться кислым молоком с лимоном. Ни того, ни другого в номере не оказалось, и вот мы с Варварой Николавной купили лимон, две порции простокваши, лихо вернулись домой, выдавили лимон, разделили месиво по-братски, намазали им мурло и разошлись спать."

Из дневника Сергея Прокофьева