В первый день своей офицерской жизни я приехал в Центр с папкой документов и головой, полной бредовыми идеями. В кармане у меня была измятая бумажка, свидетельствующая о том, что я отныне не просто новоиспечённый врач-интерн, а вполне себе лейтенант медицинской службы. Бумага была украшена несколькими строгими печатями, перед подписью стояло непривычное «полковник м/с». За следующие два года эта подпись успела мне надоесть до колик в животе, но в тот день ещё радовала своей оригинальностью.
- Ты почему без сумок? – с порога удивил меня дежурный прапорщик.
- А зачем мне сумки?
- Форму же получать пойдём, - медленно, как тупому, объяснил прапор.
- Да всё в пакет сложу. Поместится?
- Наивный, - вздохнул прапор. – Три комплекта. Парадка-повседневка-полевая. Все три в зимнем и летнем варианте. А там шинель, берцы, фуражек две штуки. Народ на машинах приезжает, полные багажники увозит. А ты с пакетиком.
- А чего делать? – приуныл я.
- Не дрейфь, лейтенант, - подмигнул мне прапор.- Оставишь лишнее у меня под столом, потом приедешь и заберёшь.
Я посмотрел на него с подозрением. С одной стороны – прапорщик. Прапорщиков я знал только по анекдотам, и по фильму «ДМБ». Поэтому относился к ним настороженно. С другой стороны – он вроде как свой, медик. Не должен обмануть, нам с ним ещё служить.
- Ладно, - говорю. – Только ты мне сразу скажи, что нужно отложить.
Пошли мы на склад. Длинное казённое здание с решётками на окнах, тяжёлая железная дверь. Какие-то там цепи-замки. Толстенный металлический засов. Я сразу представил, что в глубине этого строго секретного здания хранятся длинные ряды автоматов Калашникова, ящики гранат, и даже, может быть, та самая красная кнопка.
- Ну, чего встал? – прапор толкнул железную дверь ногой, и она неожиданно легко распахнулась. Цепи-замки впустую звякнули. Засов брякнул в ответ.
Фантазии мои пошатнулись.
- Михайловна! – гаркнул прапор в затхлую глубину склада. – Михайловна, твою дивизию, где тебя носит?!
Откуда-то из-за стеллажей с ящиками и кульками выбралась типичная тётка, этакая больничная сестра-хозяйка, привычная мне по местам моей предыдущей работы. Только не в белом халате, а в синем. И неизменная телогрейка поверх этого халата.
- Чего надо?
- Вот, - прапор кивнул в мою сторону. – Лейтенанта с гражданки прислали. Надо форму выдать.
- Доктор? – прищурилась сестра-хозяйка. И вдруг улыбнулась, блеснув мне золотым зубом. – Ну, доктора обижать нельзя. Может понадобится. Сейчас принесу.
Хранительница военных секретов цапнула у меня из рук список и бумажки с печатями и снова исчезла между стеллажами. Через некоторое время она вернулась с огромной охапкой одежды.
- Примеряй!
Я начал примерять. Если это значило – «не обидеть доктора», то мне искренне жаль тех, кого обидели. Рубашки были рассчитаны на человека, который был раза в два меня шире, зато на голову ниже. Одну из них я одёргивал изо всех сил, но всё равно откуда-то снизу кокетливо выглядывал пупок. Зато кители легли, как влитые. Оба, что удивительно. Я покрутил головой, руками и понял, почему у военных такая ровная выправка. Наклоняться в этом доспехе было крайне неудобно. Ну ладно, я ж офицер теперь. Привыкну. В крайнем случае буду стоять, как памятник.
Фуражек тоже было две. Но с ними случился казус. Я не помню точных размеров, но, к примеру, голова у меня 25-го размера. А выдали 24-й и 26-й. В 26-й размер моя голова тут же провалилась, как в кастрюлю, и я вспомнил детство и первое знакомство обезьянки Анфисы с горшком.
24-й размер едва налез на мою макушку. Фильм «Тихий Дон» видели? Вот чубатые казаки приблизительно так же носили свои картузы. На самой макушке, чуб наружу, слегка заломить набок. Вид у меня в этой фуражке был лихой и придурковатый. Как раз для армии.
Туфли – отдельное бедствие. Дубовые, скрипящие, тесные. Они обещали мне в ближайшем будущем шикарные мозоли и боль.
- Ничего, растопчешь, - подбодрила меня хранительница.
И подарила мне на прощание коробочку. А в коробочке – звёздочки, шевроны, кокарды, какие-то парадные позолоченные шнуры. И никакой инструкции как это пришивать. К счастью, у меня уже были знакомые офицеры и мобильный телефон. Я позвонил капитану Вовке, и он мне на пальцах объяснил, что и куда. Всю ночь мы с женой на съёмной квартире пришивали шевроны к кителю и прокалывали погоны для звёздочек. Парадку решили не обшивать до праздников. С праздниками у меня как-то не сложилось, поэтому парадка до сих пор висит в шкафу без шевронов. Десять лет прошло.
Кстати, многое из того, что выдали, я так никогда и не применил. В частности – шикарный кожаный планшет и парадную шинель с воротником из синтетического барса. Планшетом моя дочь в позапрошлом году попыталась забить гвоздь, а в парадной шинели бабушка ходит на огород. Бабушкины соседи от такой роскоши становятся по стойке смирно. Бабушка блестит на солнце позолоченными пуговицами и машет им с гордым видом истинного генералиссимуса.
Качество и удобство формы проявилось в первый же день. Во-первых, в ней было нестерпимо холодно под февральским снегом. Во-вторых, в ней было нестерпимо жарко в натопленной медроте. Неделю промучился, а потом мой метаболизм подстроился под новую систему терморегуляции и стало терпимо.
Военные они же как дети. Или как сороки. Любят всё красивое, блестящее. Кокарда чтоб горела, как звезда во лбу. Медалей чтоб полная грудь. А я чем хуже? И у меня тоже есть. Нацепил на китель все значки-медальки, хожу весь такой гордый, пуговицы блестят, звёздочки на погонах сияют. Гусар, блин.
А в мае поехал с проверкой в отдалённую часть, да попал под настоящую весеннюю грозу. Пока до медпункта проверяемого добежал – вымок насквозь. «Яжвоенный, - думаю. - Не сахарный, не растаю».
Я-то не растаял. Но наутро вся грудь кителя собралась в некрасивую гармошку.
- Не понял, - расстроился я.
Схватил утюг и давай эту гармошку разглаживать. А фиг вам, дорогие товарищи. Не разглаживается. От легкого весеннего дождичка ткань промокла и отклеилась от основы, которая всю форму держала. И тоненький слой этой ткани собрался гармошкой. В один миг вся моя кительная красота пропала. И запах от формы пошёл какой-то затхлый, плесневый. Пришлось мне доставать из шкафа второй китель, спарывать с него парадные погоны и перевешивать все значки. Под дождь больше старался не попадать. Не выдержало хвалёное качество министерства обороны проверки майским дождичком.
Примерно через год, когда я уже освоился и не чувствовал себя в офицерской среде полным идиотом, свежему призыву выдали со складов новую «цифровую» форму. Чудо это мы уже видали, но не в таком массовом порядке. А тут прямо ажиотаж какой-то начался. Солдаты предыдущих призывов всеми правдами и неправдами договариваются на складе, меняют форму старого образца на новую. Модники, блин. На построении бардак. Половина солдат в «старой» форме, половина – в новой. Непорядок. Глаз режет. Командиров частей аж коробит от такого разнообразия.
А вскоре пригрело солнышко, над нашим плацом привычно задрожало марево и в медроту притащили первого бойца.
- В обморок упал во время строевой, - быстро обрисовали анамнез сослуживцы.
- Бывает, - сочувственно вздохнул начмед. – Ну что за солдат пошёл. Чуть какие проблемы – он в обморок, как кисейная барышня. Вот мы…
И пошёл рассказывать, как он в третьем британском легионе его императорского величества Цезаря Семнадцатого подошвой кирзового сапога на плацу асфальт пробивал. Долго бы распинался, но тут приносят второго.
- Однако эпидемия, - удивляется начмед. – Надо присмотреться.
Расстёгиваем на обморочном форму, а он красный весь, потный. По шее граница проходит. Там, где воротник прилегал – кожа красная. Там, где голова начинается – белая.
- Не нравится мне всё это, - вздохнул начмед.- Чувствую – сейчас начнётся.
И он угадал. За последующую неделю ещё человек пять упали в обморок. Новая форма упорно отказывалась обеспечивать нормальную терморегуляцию, а солдат двадцать первого века сам по себе не слишком здоров. Вот и падали, как яблоки по осени.
В частях начался обратный процесс обмена. Новая форма стремительно теряла популярность. Зато форма старого образца возвращала потерянные позиции.
В конце концов командирам это надоело и в части издали какой-то особенно жёсткий приказ в отношении формы одежды. Все массово перешли на новую, цифровую.
В обморок падать перестали. Наверное, метаболизм солдат так же подстроился под новые реалии.
Десять лет спустя, когда я уже вспоминал свои офицерские будни, как что-то далёкое и романтичное случился в фирме, где я руководил отделом, праздник 23 февраля.
- Павел Владимирович, - говорят мне. – Вы же у нас единственный, кто к празднику имеет прямое отношение.
- Ну да, - с какой-то тайной гордостью отвечаю я.
- Так может у вас где-нибудь форма сохранилась?
- Конечно. Полшкафа занимает.
- Приходите завтра в форме. Фотосессию устроим.
Приехал я домой. Открыл шкаф. Снял с вешалки в дальнем углу китель, рубашку, подставил табуретку и выволок из верхнего ящичка фуражку. Напялил на себя всё это, посмотрел в зеркало в ожидании волны ностальгии.
Неудобно, блин. И как я в этом два года отходил?
© Павел Гушинец (Доктор Лобанов)