Экспедиция 29 - Рассказы о дзэн

Вы не можете скачивать файлы с нашего сервера

Через три дня после исчезновения Хуэй-нэна с Горы Жёдтой Сливы новость о тайном событии распространилась по монастырю, и группа возмущённых монахов во главе с неким Мином отправилась в погоню за беглецом, который по совету мастера незаметно покинул общину. Когда преследователи его догнали на горном перевале вдали от монастыря, он положил одеяние на камень и сказал монаху Мину:
- Это одеяние символизирует нашу веру патриархов и не может быть отнято силой, однако, если ты так желаешь, возьми его.
Мин попытался поднять его, но оно было тяжёлым, как гора. Он прекратил попытки и остановился, объятый благоговейным страхом. Наконец он сказал:
- Я пришёл сюда не за одеянием, а за верой. О, мой брат, рассей моё неведение.
Шестой патриарх сказал:
- Если ты пришёл за верой, оставь все свои страстные желания. Не думай ни о добре, ни о зле, но старайся увидеть в данный момент своё изначальное лицо, которое у тебя было ещё до твоего рождения.
Услышав это, Мин сразу же осознал подлинную истину вещей, которую до этого он искал во внешнем. Он сразу всё понял, как будто взял чашку холодной воды и с наслаждением выпил её. От необъятности охватившего его чувства он буквально залился слезами, покрылся испариной. С великим почтением приблизившись к патриарху, он приветствовал его и спросил:
- Помимо этого сокровенного смысла, который выражен в этих словах, есть ли ещё что-либо, составляющее тайну?
Патриарх ответил:
- В том, что я показал тебе, нет ничего сокровенного. Если ты посмотришь внутрь себя и узнаешь своё собственное лицо, которое существовало до сотворения мира, ты поймёшь тайну в себе самом.

В какие бы исторические события ни был вовлечён Хуэй-нэн в те далёкие дни, в этом высказывании – “увидеть собственное лицо, каким оно было до рождения” – мы определённо находим новую весть, которой суждено было положить начало долгой истории дзэн и подтвердить достоинство Хуэй-нэна как обладателя одеяния патриарха. Мы можем видеть здесь, какую новую перспективу открыл Хуэй-нэн для традиционного индийского дзэн. С точки зрения фразеологии, в ней от буддизма не остаётся ничего, а это означает, что Хуэй-нэн на основе собственного оригинального и творческого опыта создал новый способ представления истины дзэн. Благодаря ему дзэнский опыт приобрёл некоторые новые элементы, как словестные, так и методические. Высказывания “Ты и есть Будда”, или “Ты и Будда - одно”, или ”Будда живёт в тебе” звучат слишком сухо и плоско, они остаются только абстракциями, концепциями. Хотя в них содержится высшая истина, они недостаточно конкретны, недостаточно животворны, чтобы наши спящие души пробудились к высшему чувству.
Простодушие Хуэй-нэна, не замутнённое образованием и философствованием, помогло ему уловить истину с первого раза. Отсюда необычная свежесть того способа, которым он представляет проблему.

Хун=жэнь умер в 675 г. н.э. в возрасте семидесяти четырёх лет, через четыре года после передачи Дхармы Хуэй-нэну. Однако Хуэй-нэн в течении нескольких лет не начинал своей миссионерской деятельности, а по совету своего мастера пожил в горах жизнью отшельника. Однажды он решил, что пришло время вернуться в мир. Ему исполнилось тридцать девять лет, и это был первый год под девизом И-фан (676 г.) династии Тан. Придя в храм Фа-син в провинции Гуан, где опытный священник Инь-цзун толковал Нирвана-сутру, он увидел группу монахов, споривших по поводу хлопающего на ветру флага; один из них говорил:
- Флаг – неодушевлённый предмет, и это ветер заставляет его хлопать.
На это другой монах отвечал:
- И ветер, и флаг – неодушевлённые предметы, поэтому в реальности колебания флага невозможны.
- Колебания флага происходят благодаря определённой комбинации причин и условий, - возражал третий, а четвёртый выдвинул следующий тезис:
- Вообще здесь нет никакого хлопающего флага, но есть ветер, который движется сам собой.
Спор разгорелся жаркий, но Хуэй-нэн прервал его замечанием:
- Ни ветер, ни флаг не движутся, но движется ваше сознание.

Этим был положен конец жаркому спору. Учёный священник Инь-цзун был поражён высказыванием Хуэй-нэна, которое было столь решительным и убедительным. Узнав вскоре, кто такой Хуэй-нэн, Инь-цзун попросил просветить его в учении мастеоа с Горы Жёлтой Сливы. Хуэй-нэн ответил следующее: “Мой мастер не давал специальных наставлений, он просто настаивал на необходимости прозреть собственную природу посредством собственных усилий, он не говорил ни о медитации, ни об освобождении, так как всё, что имеет название, является причиной двойственности, а буддизм не является двойственным. В познании этой недвойственности истины и состоит цель дзэн. Природа Будды, которая заключена в нас всех и проникновение в которую является смыслом дзэн, не разделяется на такие противоположности, как добро и зло, вечное и преходящее, материальное и духовное. Обнаружение в жизни двойственности происходит вследствие смущения мысли; мудрый, просветлённый видит действительность вещей, не затемнённую ошибочными идеями”.

Это было началом карьеры Хуэй-нэна как мастера дзэн. Его влияние распространилось, по-вимому, мгновенно и широко. У него были тысячи учеников. Он, однако, не занимался проповедничеством и прозелитизмом. Его деятельность не выходила за пределы родной южной провинции и монастыря Бао-линь в Цао-ци, где было его основное местопребывание. Когда император Гао-цзун узнал, что Хуэй-нэн является преемником Хун-жэня и одним из духовных наследников Бодхидхармы в вере дзэн, то послал к нему одного из своих придворных с официальным приглашением, однако Хуэй-нэн отказался прибыть в столицу, предпочитая не покидать гор. Посланник тем не менее пожелал быть наставленным в доктрине дзэн, с тем чтобы поведать её своему августейшему господину. Хуэй-нэн сказал примерно следующее: “Ошибкой было бы думать, что неподвижное сидение в созерцании является существенным условием освобождения. Истина дзэн открывается сама изнутри и не имеет отношения к практике дхьяны. Поэтому поводу в Ваджраччхедике сказано, что тот, кто представляет Татхагату в какой-то позе, например сидящим или лежащим, не понимает его духа, и что Татхагата носит имя Татхагаты потому, что он ниоткуда не приходит и никуда не уходит; поэтому он и есть Татхагата. Его появление не имеет источника и его исчезновение не имеет места назначения, и это – дзэн. В дзэн, следовательно, нечего приобретать, нечего понимать; тогда зачем нужно сидеть со скрещенными ногами и упражняться в дхъяне? Некоторые могут подумать, что для просветления тьмы неведения необходимо понимание, но истина дзэн является абсолютом, свободным от двойственности и обусловленности. Представление о неведении и просветлении, или о бодхи и клеше (мудрости и страстях), как о двух различных предметах, которые не могут быть соединены в одно, не согласуется с махаяной. В махаяне любая из возможных форм двойственности определяется как заведомо не имеющая отношения к высшей истине. Всё является проявлением природы Будды, которая не осквернена страстями и не очищена просветлением. Она выше любых категорий. Если вам хочется увидеть, какова природа вашего существа, освободите свой ум от мысли об относительности и убедитесь сами, как она спокойна и в то же время полна жизни”.

Пока Хуэй-нэн работал на благо дзэн на юге, Шэнь-сю, представлявший другую школу, действовал на севере. До своего обращения в буддизм он был образованным конфуцианцем, и это предопределило его иной по сравнению с собратом по ученичеству Хуэй-нэном образ дзэн.
Одним из его преданных последователей был император У династии Тан, и, естественно, вокруг него собралось немало придворных и государственных чиновников. Когда в 685 г. трон занял император Чжун-цзун, Шэнь-сю приобрёл ещё больше уважения, и Чжан-шо, один из министров, написал о нём биографический очерк и эпитафию на его могильном камне. Одно из оставленных наставлений Шэнь-сю таково:
Учение всех будд
Изначально присутствует в уме человека:
Поиск ума вне себя
Подобен бегству от собственного отца.
Он умер в 706 г.н.э., на семь лет раньше Хуэй-нэна. Его школа, названная Северной, буквально процветала в сравнении с Южной школой Хуэй-нэна. Но когда Ма-цзу (умер в 788 г.) и Ши-тоу (700-790) начали на юге свою активную проповедь дзэн, утвердив в конце концов основы этого учения, школа Шэнь-сю не смогла найти способных преемников и в конечном итоге полностью исчезла, так что все имеющиеся записи о её деятельности сделаны соперничающей школой. Таким образом, именно Хуэй-нэн, а не Шэнь-сю был признан шестым патриархом дзэн-буддизма в Китае.

Различие между Южной и Северной школами дзэн напоминает различные типы человеческого сознания; если первую мы характеризуем как интеллектуальную или интуитивную, вторую можно назвать прагматической. Причина, по которой Южная школа носит эпитет “внезапной”, или “мгновенной” (югапад), в противовес “постепенной” (крамавриттья) школе Севера, заключается в том, что она придерживается того взгляда, что просветление наступает мгновенно и не подлежит никакой градации, поскольку ступеней в его достижении нет, тогда как Северная школа делает ударение на процессе приближения к просветлению, который, естественно, является постепенным, требует значительного времени и концентрации. Хуэй-нэн был горячим сторонником абсолютного идеализма, а Шэнь-сю был реалистом, он не хотел игнорировать мир особенного, где время господствует над всеми действиями. Идеалист не обязательно должен пренебрегать объективным аспектом реальности, но его глаза всегда устремлены в одну точку, которая пребывает сама по себе, и он основывается именно на этой абсолютной точке. Таким образом, доктрина внезапности является плодом видения всего разнообразия вещей в абсолютном единстве. Все истинные мистики являются последователями “внезапной” школы. Переход из единого в единое не является и не может быть постепенным процессом. Учение Шэнь-сю должно рассматриваться только как система практических рекомендаций для тех, кто вовлечен в серьёзное изучение дзэн, но оно не в состоянии описать сущность опыта, известного как “прозрение собственной природы”, а ведь именно в нём состоит особое послание Хуэй-нэна, отличающее его направление от других буддийских школ. То, что школа Шэнь-сю не смогла выжить как ветвь дзэн, было вполне естественным, поскольку дзэн есть не что иное, как мгновенный акт интуиции. Неожиданно открывая мир, о котором ранее и не мечталось, этот акт представляет собой внезапный и дискретный скачок с одного уровня мысли на другой. Шэнь-сю упускал из виду высшую цель дзэн, когда ставил акцент на процессе движения к результату. Тем не менее в качестве наставника в практике Шэнь-сю был превосходен и полон достоинств.

Идеи мгновенности и постепенности реализации истины дзэн восходят к Ланкаватаре, в которой говорится об очищении сознания от потока идей и образов. Согласно сутре, это очищение в одном отношении постепенно, а в другом – внезапно и мгновенно. Если его рассматривать как процессы созревания плода, постройки корабля, роста растения или создания произведения искусства, которые происходят постепенно и во времени, это действие постепенное. Но если его сравнить с зеркалом, отражающим предметы, или с алаей, воспроизводящей все ментальные образы, то очищение сознания происходит мгновенно. Поэтому сутра признаёт существование двух типов сознания: для некоторых очищение сознания до состояния просветления может быть достигнуто только постепенно, путём долгой медитационной практики, возможно на протяжении многих последовательных жизней; но с другими оно происходит внезапно, даже при отсутствии предварительных сознательных усилий. Деление на две школы по принципу реализации просветления основывается не только на указаниях сутры, но в предельном смысле на психологических факторах. Однако здесь имеется в виду не фактор времени: предметом их заботы не является вопрос о том, является просветление одномоментным актом или нет, поскольку это различие между школами теперь преобразовалось в их философские позиции и взгляды на факт просветления сам по себе. Иными словами, вопрос физического времени обернулся вопросом психологии в его наиболее глубоком аспекте.

Если делается упор на процесс, упускается из виду результат, и сам процесс отождествляется с результатом. Когда ученик Шэнь-сю пришёл к Хуэй-нэну, чтобы тот наставил его в дзэн, и последний спросил, в чём смысл учения Шэнь-сю, ученик сообщил ему следующее:
- Мой мастер в основном учит нас останавливать работу нашего сознания и спокойно сидеть в длительной медитации, сохраняя вертикальное положение тела.
На это Хуэй-нэн ответил:
- Останавливать работу ума и спокойно сидеть в медитации – это болезнь, а не дзэн, и от долгого сидения нельзя получить никакой пользы.
Затем он прочитал такую гатху:
Пока человек живёт, он сидит и не ложится,
Когда умирает – ложится и более не сидит,
Становится просто дурно пахнущим трупом!
Какой тогда прок от изнурительного труда?
Она точно отражает позицию Хуэй-нэна в отношении его соперника Шэнь-сю, который был черезчур увлечён практическими деталями процесса дзэн. Те две гатхи, написанные на монастырской стене Горы Жёлтой Сливы, пока они ещё были в учении у Хун-жэня, достаточно красноречиво отражают различие между двумя школами.

Когда затем Хуэй-нэн спросил монаха с Севера, каково отношение их мастера к нравственности (шила), медитации (дхьяна) и мудрости (праджня), монах ответил:
- Мой мастер Шэнь-сю учит, что нравственность заключается в том, чтобы не делать того, что плохо; мудрость – в благоговейном делании всего, что хорошо; и медитация состоит в очищении сердца.
Хуэй-нэн возразил:
- Я придерживаюсь противоположной точки зрения. Всё моё учение основывается на понятии самоприроды, и тот, кто утверждает существование чего-либо помимо неё, выдаёт своё неведение. Нравственность, медитация и мудрость – суть формы самоприроды. Если в ней нет ничего неправильного, мы получаем нравственность; когда она свободна от неведения – это мудрость; когда она невозмутима – это медитация. Достаточно понять раз и навсегда существо самоприроды, чтобы осознать отсутствие в ней чего-либо двойственного: в ней нет ничего такого, что можно определить как просветление, или неведение, или освобождение, или знание, и всё же из этого небытия возникает мир множественности как мир объектов. Тому, кто однажды прозрел собственную природу, нет смысла рекомендовать какую-либо особую позу как форму медитации; всякая форма хороша для него: сидение, лежание или стояние. Он наслаждается совершенной свободой духа, он продвигается так, как он чувствует, и при этом он не делает ничего неправильного, он всегда поступает в соответствии со своей природой, его работа – это игра. Вот что я называю “прозрением собственной природы”, и это видение происходит так же мгновенно, как и действие, поскольку нет постепенного перехода от одной ступени к другой.