Одновременно с церковно-христианским просвещением робкими и нерешительными шагами пробиралось и светское. Правда, «светскости» в нем на первых порах было очень еще мало. Оно шло из того же источника — Византии и, как световой луч в фокусе стекла, прежде всего сосредоточивалось в Киево-Печерской лавре. Отсюда, уже в специфическом преломлении монастырского мировоззрения, расходилось по Руси. «Из Печерского монастыря», — говорит М. П. Погодин, — «разносилось образование по областям русским с епископами, назначаемыми из иноков, и всякая новая епархия делалась новым учебным округом, новый монастырь гимназией, и новая церковь народным училищем. Вот почему строение церквей, учреждение монастырей, столь тщательно записанное нашими летописцами, должно занимать место в истории». Этот специфический отпечаток виден в характере обращавшейся в ранне феодальной Руси литературы, старательно отобранной и про- цензурованной Киево-Печерской лаврой. Круг чтения долгое время ограничивался религиозно-нравственной литературой.
В обращении были: «Псалтирь толковая», жития святых, «Патерики», «Прологи», «Синаксари», святоотеческие сочинения Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Кирилла Александрийского, Иоанна Лествичника, Кирилла Иерусалимского, Анастасия Синаита, Ефрема Сирина. Наряду с богослужебными и религиозно нравственными книгами появляется уже литература философского направления, а также повествовательно-исторического, естественно-исторического и географического характера. Таковы: «Книги Бытейныя, рекомыя Палея» — обозрение событий от сотворения мира и до христианства, Апокрифические сказания о царе Соломоне («Повесть о Китоврасе», «О царице Южичской», «Судове Соломони»), «История Варлаама и Иоа- сафа», «Александрия», «Сказание об Индейском царстве», сочинения Козьмы Индикоплова и многочисленные хрестоматии — «Пчелы», «Хронографы», «Изборники», «Измарагды» — эти своеобразные энциклопедии различных сведений, во многом почерпнутых из византийских источников.
Книга, однако, вначале с трудом пробивала себе путь за пределами монастырских оград. Ее нужно было пропагандировать, заинтересовать и приохотить к ней людей, для которых звон оружия или пиршественных братин был приятнее, чем тихий шелест книжных листов. «Добро есть, братие», — говорится в «Изборнике Святосла- вове» (1076 г.)—«почитанье книжное паче всякому хрестьяну, блаженно бо, рече, испытаюштеи сведения его... Узда — коневи правитель есть и воздержание, праведнику же — книгы... Не составит бо ся корабль без гвоздий, ни праведник без почитания книжьнаго и якоже пленником ун стоить у родител своих, тако и праведнику о почитапьи книжнемь, красота воину оружие и кораблю ветрила, тако и праведнику почитание книжное»... Но приохотить к «почитанию книжному» светского читателя на первых порах было так же трудно, как взнуздать и объездить дикого коня. «Жену имам и дети кормлю», — уклонялся мирянин, — «не наше есть дело почитание книжное, а чернечьское». И если «мирской человек» принимался читать и в особенности переписывать книгу, то после того как основательно нагрешил в этом мире и делал это прежде всего «для спасения души». Этой душеспасительной целью также до известной степени определялся характер содержания книг.
Переписка книг была делом трудным и серьезным, требовавшим умения, пристального внимания и длительного времени. Поэтому вполне понятна и законна наивная радость «списателя» — переписчика но окончании книги, когда он сравнивает себя с женихом, нашедшим невесту, с кормчим, в «отишие» пришедшим, с вернувшимся в отечество странником. Постепенно книга внедряется в житейский обиход, но как вещь дорогая — только в верхних слоях русского общества. Русские князья начинают уже составлять библиотеки, и эта драгоценность переходит из рода в род, упоминаясь в завещаниях наряду с другими сокровищами. Переписчик (а может быть и составитель) второго «Изборника Святославова» (1076 г.) говорит: «Кончашася книгы сия рукою грешыюго Доана, и избрано из многих книг княжьих». Известно о большой библиотеке владимирско-суздальского великого князя Константина Всеволодовича.